-- Экселенц, -- сказал я. -- ну что вы, в самом деле... Ну почему
обязательно черт с рогами? В конце концов, что плохого мы можем сказать о
странниках? Ну, возьмите вы операцию "мертвый мир"... Ведь они там как-никак
население целой планеты спасли! Несколько миллиардов человек!
-- Утешаешь... -- сказал Экселенц, мрачно усмехаясь. -- а ведь они там
не население спасали. Они планету спасали от населения! И очень успешно... А
куда делось население -- этого нам знать не дано...
-- Почему -- планету? -- спросил я, растерявшись.
-- А почему -- население?
читать дальше -- Ну ладно, -- сказал я. -- дело даже не в этом. Пусть вы правы:
программа, детонаторы, черт с рогами... Ну что он нам может сделать? Ведь он
один.
-- Мальчик, -- сказал Экселенц почти нежно. -- ты думаешь над этим едва
полчаса, а я ломаю голову вот уже сорок лет. И не только я. И мы ничего не
придумали, вот что хуже всего. И никогда ничего не придумаем, потому что
самые умные и опытные из нас -- это всего-навсего люди. Мы не знаем, чего
они хотят. Мы не знаем, что они могут. И никогда не узнаем. Единственная
надежда -- что в наших метаниях, судорожных и беспорядочных, мы будем то и
дело совершать шаги, которых они не предусмотрели. Не могли они
предусмотреть все. Этого никто не может. И всетаки каждый раз, решаясь на
какое-то действие, я ловлю себя на мысли, что именно этого они от меня и
ждали, что именно этогото делать не следует. Я дошел до того, что, старый
дурак, радуюсь, что мы не уничтожили этот проклятый саркофаг сразу же, в
первый же день... Вот тагоряне уничтожили -- и посмотри теперь на них! Этот
жуткий тупик, в который они уперлись... Может быть, это как раз и есть
следствие того самого разумного, самого рационального поступка, который они
совершили полтора века назад... Но ведь, с другой-то стороны, сами себя они
в тупике не считают! Это тупик с нашей, человеческой точки зрения! А со
своей точки зрения они процветают и благоденствуют, и, безусловно, полагают,
что обязаны этим своевременному радикальному решению... Или вот мы решили не
допускать взбесившегося Абалкина к детонаторам. А может быть, именно этого
они от нас и ждали?
Он положил лысый череп на ладони и замотал головой.
-- Мы все устали, мак, -- проговорил он. -- как мы все устали! Мы уже
больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными и
все чаще говорим друг другу:"а, обойдется!" Раньше горбовский был в
меньшинстве, а теперь семьдесят процентов комиссии приняли его гипотезу.
"жук в муравейнике"... Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в
это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с
огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все
тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то
суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомек им,
беднягам, что жук сползет в конце концов с муравейника и убредет своей
дорогой, не причинив никому никакого вреда... Представляешь, мак? Никакого
вреда! Не суетитесь, муравьи! Все будет хорошо... А если это не "жук в
муравейнике"? А если это "хорек в курятнике"? Ты знаешь, что это такое, мак,
-- хорек в курятнике?..
И тут он взорвался. Он грохнул кулаками по столу и заорал, уставясь на
меня бешеными зелеными глазами:
-- Мерзавцы! Сорок лет они у меня вычеркнули из жизни! Сорок лет они
делают из меня муравья! Я ни о чем другом не могу думать! Они сделали меня
трусом! Я шарахаюсь от собственной тени, я не верю собственной бездарной
башке... Ну, что ты вытаращился на меня? Через сорок лет ты будешь такой же,
а может быть, и гораздо скорее, потому что события пойдут вскачь! Они пойдут
так, как мы, старичье, и не подозревали, и мы всем гуртом уйдем в отставку,
потому что нам с этим не справиться. И все это навалится на вас! А вам с
этим тоже не справиться! Потому что вы...
Он замолчал. Он уже смотрел не на меня, а поверх моей головы. И он
медленно поднимался из-за стола. Я обернулся.
На пороге, в проеме распахнутой двери, стоял Лев Абалкин.