Ирина Ясиновская, "Граница миров"

[AmberqueenFiona]

– Смотри, это хрупкий хрусталь ожидания...

Алура сидела рядом с Локи и внимательно смотрела на висящую над его лицом чашу. Она боялась смотреть непосредственно на своего мужа, чтобы опять не разрыдаться. Первое время она только и делала, что рыдала, а потом впала в апатию. Снова пришел дед Перун. Потоптался у входа, опасаясь смотреть на внучку и Огненного Лиса. Было видно, что ему страшно и неудобно.
– Может, нужно что?– спросил он несмело, отводя глазa в сторону.
Алура качнула головой и даже не взглянула на деда.
– Ты же понимаешь, так было нужно, – в миллионный раз начал он оправдываться. – Ты понимаешь?! Алура, я не мог пойти против всех!
– Поначалу он кричал, – вдруг заговорила она впервые за много веков, и Перун вздрогнул. – Часто терял сознание, бредил, просил убить... – она говорила ровно, слишком ровно. Чаша уже почти переполнилась, и Алура протянула руку, поймав следующую каплю яда в ладонь. Тем временем чаша отплыла в сторону и жидкость выплеснулась па почерневшие камни у стены. Яровитовна подождала, пока чаша вернется на место, и убрала ладонь, стряхнув яд с пальцев. При этом она совершенно не изменилась в лице. – А потом... Потом я не знаю, что произошло. Теперь он все реже и реже приходит в себя, постоянно пребывает в прошлом и совсем не разговаривает. Дед, надо было убить его раньше. Пограничье сходит с ума вместе с ним.
– Я знаю. – Перун отвернулся и судорожно стиснул кулаки. – Только тогда открытое Пограничье погибло бы в одночасье.
– Нет, – тихо ответила Aлypa. – У Локи был преемник, которому он мог бы передать власть. Он хотел сделать это, но вы ему помешали. Теперь все кончено. Тиля тоже больше нет и... – она замолчала, глядя неотрывно на чашу. – Я говорила вам тогда, но меня никто не слушал. Тоэнно взяла свое...
– Все уходит, – послышался вдруг негромкий, похожий на шелест весенней листвы на ветру, голос. – И я тоже.
– Тоэнно?!

Локи иногда еще приходил в себя и временами видел вместо чаши над собой узкую ладонь, сложенную лодочкой. И тогда ему хотелось закричать, но голос пропал, отданный века назад, когда приходил Хоори, за то, чтобы Aлypa не чувствовала боли от яда. Локи молчал и смотрел, как снова подплывает чаша и заслоняет собой ладонь. Такую родную и любимую. Но нужно было молчать.
«Если бы я успел тогда, если бы успел... – думал Владыка Тимериннона, не успевший отказаться от своего звания. – Если бы я не замешкался в пути, не отвлекся на бесконечно малую величину в этой игре – жизнь совершенно чужого мне человека, если бы я не сбился с пути, не проплутал в том Мире столько времени, если бы я вернулся вовремя... О ллирриа! Если бы конь не сбил подковы, если бы я не побоялся разрушить всего лишь часть Мира, если бы я предупредил Тиля или Алуру, если бы... Если бы... Если бы...
Как все было просто, как все было замечательно, но мне хотелось большего. Прости меня, Aлypa, если можешь, прости...
Да ведь никто тебя не просит сидеть в этой пещере! Никто тебя не просит держать ладонь под каплями жгучего яда! Уходи, брось меня! Ты не должна, не можешь делать это лишь из-за меня! Алура... Я умру без тебя...»

Алура молча сидела рядом с камнем, к которому был прикован Локи. С высокого потолка прямо над лицом бога свешивался длинный перекрученный сталактит и с него капал яд. Яд был жгучий, черный, выжигающий на коже паленые тавро. Поначалу, пока Перун не приволок чашу, в которой когда-то жил Рарог, яд капал на лицо Локи, изуродовав его до неузнаваемости. Бог сначала скрипел зубами, прокусывал губы насквозь, но молчал; потом ругался, плевался зубным крошевом, а когда боль превысила все мыслимые пределы, охрип от крика. Алypa подставляла ладони, но намного ли хватит маленьких девичьих ладошек, почерневших от яда?
Она плакала, не чувствуя собственной боли. Она, подвесив чашу над лицом потерявшего сознание Локи, билась в истерике, измолотила кулаки в кровь, содрав кожу до кости. Она ненавидела всех. А потом осталось просто тупое ожидание, короткие взгляды на заживающее лицо Огненного Лиса, медлительно, словно поток янтаря, тянущееся время и мимолетно возникающее удивление: почему моя рука тоже заживает и я не чувствую боли?
А за пределами пещеры сходило с ума Пограничье.